Болевые точки
28 мая 2013
В преддверии 55 Венецианской биеннале художник Анатолий Осмоловский рассказал газете Cине Фантом о будущем движении новых импрессионистов, о необходимости быть «чистым регистрирующим аппаратом» и, конечно же, о своих новых работах.
Андрей Сильвестров: Толь, как участник предстоящей Венецианской биеннале, расскажи нам пожалуйста о том, какая программа ожидает нас на этот раз в Венеции?
Анатолий Осмоловский: Фонд «Виктория - Искусство быть современным» организовал большую выставку в выставочном зале Джудекка. Если на прошлой биеннале была представлена групповая выставка российских авторов «Модерникон», то в этот раз выставлены два художника – я и Павел Альтхаммер. Выставка называется «Параллельная конвергенция». Альтхаммер – очень известный польский художник и, на мой взгляд, самый интересный, если брать в расчет всю восточную Европу. Главная идея художественного руководителя фонда Терезы Мавики заключается в том, что после групповой выставки, которая должна создать контекст рассмотрения, проводится серия персональных проектов. Но сами эти персональные проекты строятся по принципу сопряжения близких авторов. Альтхаммер для меня – именно такой художник. Не то чтобы он оказывал какое-то влияние на мое творчество, скорее наше развитие шло параллельно.
А.С.: Насколько объемной будет экспозиция?
А.О.: Будет три работы Альтхаммера – два видео проекта и одна массивная скульптура… В свое время он сделал работу из мусора, которую сейчас переработали и отлили в бронзе. Это эстетика своеобразной языческой скульптуры. Очень выразительная работа. Такой персонаж с копьем и гигантским членом, и все это сделано из мусора: какие-то шины навернутые, член – это тоже какая-то фигня с помойки. Кроме того Альтхаммер – один из центральных персонажей основной экспозиции Венецианской биеннале в Арсенале. Там у него огромная экспозиция. Это в общем довольно традиционный, но очень точный ход: в одной экспозиции – такие его работы, а если хотите посмотреть другие – то вот, пожалуйста, они в Джудекке есть. Альтхаммер в данном случае как хэдлайнер на рок-концерте. Что касается моей экспозиции – то это не полная, но ретроспектива последних 20 лет.
А.С.: А ты в роли молодой рок-группы?
А.О.: В сравнении с Альтхаммером, да.
А.С.: Скажи, а почему, как ты думаешь, российское искусство оказалось на такой глубокой обочине?
А.О.: Об этом постоянно думают наши «мудрецы» – кураторы. Да только ответа все нет. На мой взгляд здесь комплекс проблем. Самая главная: современное искусство – это творчество современного общества, у которого есть свои основополагающие признаки. Всем известные, конечно. Разделение властей, демократические выборы, ну ты сам знаешь... Музеи современного искусства являются очень важной составляющей этого общества. Россия же в последние годы деградирует в какое-то новое средневековье. Общая атмосфера не благоприятствует. Фактически сейчас искусство держится на тех людях, что воспитались во время перестройки. И как бы критически мы не относились к Советской власти, она все же была относительно современна, особенно в свой поздний – горбачевский – период.
А.С.: Ну, в двухтысячные художники стали относительно неплохо зарабатывать.
А.О.: Пять человек. В 2004-м году у меня была первая продажа. До 2004 года я иногда рассчитывал свое передвижение от одной станции метро до другой, где мне перезаймут еще 15 рублей на то, чтобы я купил жетон и поехал в следующую точку, чтобы там встретиться еще с кем-то и так далее - такой «логистикой» бедности занимался. Возвращаясь к нашему разговору, вот этот весь якобы бум, который был, как ты говоришь, на искусство до 2008 года, до кризиса всем известного, могу сказать, что Винзавод и все прочие институты – это норма провинциального города. Не столицы, а провинциального города. В Воронеже должно быть три Винзавода и один Гараж, а в Москве должно быть три Музея Современного Искусства, а не Винзавод и Гараж. В этом смысле мы пребываем в каком-то глубочайшем ауте, к сожалению.
А.С.: А что касается проблем образования… поэтому вы организовали БАЗУ? Как она существует? Насколько интенсивно само обучение?
А.О.: У нас как минимум по три лекции в неделю. При этом не только я читаю (в силу своей подготовки к выставке, я сейчас почти отстранен от работы), у нас читают Мизиано, Бохоров, Гутов. Мы призываем самые лучшие силы, не ангажированные в других местах. Основная наша идея не в том, чтобы просто передать знания, а попытаться включить студентов в процесс. И очень важно, чтобы это было весело. Искусство – это же не работа, согласись.
А.С.: Да?
А.О.: Ну, да.
А.С.: Что такое «веселый процесс»? Что там у вас происходит?
А.О.: Ну, честно говоря, я не очень большой специалист по веселости, но сейчас у нас такая есть идея достаточно безумная – сделать движение новых импрессионистов. И мы планируем целый ряд мероприятий, которые будут связаны не только с выставками и созданием произведений. Например, есть идея вечеринок с абсентом. Ведь традиционные импрессионисты очень любили абсент. Дега рисовал балерин, Тулуз Лотрек ходил в публичные дома. А где сейчас выражение современного духа? Действительно же интересно посмотреть, что такое современный публичный дом. Какие-то болевые точки современного момента выбрать… Эдуарда Мане прокляли за «Олимпию», прокляли за то, что он написал обычную земную женщину, смотрящую с наглой откровенностью в глаза зрителю. Он на самом деле обнажил болезненную проблему того времени, которая заключалась в том, что мамы водили в публичный дом своих детей, когда те достигали совершеннолетия, чтобы там они (дети) получили свой первый сексуальный опыт. Это считалось закрытой темой. Все это делали, но никто об этом не говорил. Надо найти такую болевую точку сегодня. Конечно, нужно ее еще исполнить верно, чтобы это было убедительно.
А.С.: Толь, тебя принято считать социальным художником. Ты с этим согласен? Вообще, что такое социальный художник?
А.О.: Я считаю, что все искусство социально. Это абсурд, когда люди говорят, что есть искусство для искусства, это в высшей степени сомнительная, на мой взгляд, формулировка. Искусство рассчитано на то, чтобы его воспринимали люди. И это не вопрос тщеславия. Работа должна иметь зеркало, иначе ты просто не понимаешь, чем занимаешься. Конечно, иногда создаются такие социальные условия, при которых человек не может выставиться (мы это хорошо знаем по временам советской власти), но это явление не нормальное и приводит к совершенно уродливым явлениям – возбуждает комплекс неполноценности вперемешку с комплексом непризнанного гения. Это чудовищно разрушительно и вообще, и на психическом уровне. Но, если твой вопрос локализовать или радикализировать, то наверно можно сказать так: «Я считаю, что художник (и это, на мой взгляд, является точным определением социального художника) должен проблематизировать болевые точки современного ему общества. Разными способами. Это не должно быть журналистским расследованием, но подлинное современное искусство работает с болевыми точками общества. Например, передвижник Перов написал «Крестный ход», а Третьяков не вылезал из судебных заседаний, которые в то время инициировала церковь, и не только из-за работы Перова. Третьяков был абсолютно современным деятелем культуры, а художник Перов был современным художником своего времени.
Моя работа «Золотой автопортрет» (одна из работ Анатолия Осмоловского, которая будет представлена на 55-ой Венецианской биеннале – прим. редакции) – один из примеров остро-социальной работы. Это скульптура в полный рост – мой автопортрет в облачении патриарха. А в качестве символов «религии» на этом «патриархе» – документация ключевых перформансов последних двадцати лет. Эта работа – одновременно критика современного искусства (а современное искусство без самокритики – ничто) и того мракобесного состояния нашего общества, что создается сейчас объединенными усилиями власти, парламента и церкви.
А.С.: Скажи, а как эти болевые точки обнаруживаются? И должен ли быть талант к их обнаружению? Не говоря уже о том, что выбор той или иной точки является определенным образом частностью.
А.О.: Ты знаешь, мне кажется, что в этом вопросе самая главная тема – это не выбор точки, а то, как ее представить, разработать. Определение этих точек, мне кажется, не представляет особой сложности, это все находится на поверхности. Коррупция, теория заговора против России, бессмысленные и необоснованные преследования или возгонка религиозных клерикальных настроений в обществе – все это находится на поверхности, вопрос в том, как это актуализировать, как к этому подойти. Вот в этом вопросе «как», наверное, и заключается условно «талант». Но решение, конечно, не должно быть однозначным. Ты не пропагандист, не контрпропагандист, не пиарщик и не антипиарщик. Ты должен создать стереоскопически сложный образ, где непонятно, за кого ты. И вот в этом моменте «непонятно за кого ты» и заключается высшая степень артистизма художника. Например, непонятно за кого Энди Уорхол, когда он делает банку супа Кэмпбелл. Непонятно, прославляет он это или критикует. Вот эта нейтральность – это высшая ступень мастерства! Не всегда она доступна. Например, в советском соц-арте только Булатову это было по плечу. Не всегда художнику удается эту нейтральность достичь. Ведь хочется высказать свое мнение – каждый из нас высоко себя ценит. Но нужно себя сдерживать, не давать себе высказываться. Необходимо стремиться к тому, чтобы «быть чистым регистрирующим аппаратом», как говорил об этом Андре Бретон (а потом повторил Энди Уорхол).
А.С.: Давай вернемся к твоей выставке в Венеции. Не мог бы ты рассказать, что именно там будет?
А.О.: Там будет моя ретроспектива, не сказать, что полная, но будут работы разных лет… Где-то 30%. Дело в том, что ставка организаторов была на те работы, которые приобретены разными музеями, ну чтобы было понятно, что никакой коммерческий интерес не преследуется. Правда, есть две новые работы. Одна работа – это «Золотой автопортрет», вторая работа – это головы исторических революционных деятелей, выставленные на шестах. Портреты на шестах.
А.С.: На таких монгольских шестах?
А.О.: Да, да, да. Кочевники практиковали такой вид устрашения: отрубали голову, насаживали на копье и демонстрировали врагам. Там будут Ленин, Троцкий, Сталин – эта троица, а еще должны быть сделаны Маркс, Бакунин, Энгельс и Мао, Че Гевара, Хо Ши Мин. Работа называется следующим образом «Это вы сделали? – Нет. Это вы сделали. Портреты мертвых революционеров». Сама эта фраза – знаменитый апокриф относительно Пикассо. Когда он выставил «Гернику» на международной выставке, немецкий офицер подошел к этой работе и спросил: «Это вы сделали?», на что Пикассо ответил: «Нет. Это вы сделали». В моем случае эта фраза имеет двойной смысл. Современному художнику часто предъявляется претензия, что он ничего не может сделать своими руками, поэтому мне как бы задается вопрос: «Это вы сделали?», а я говорю: «Нет. Это вы сделали». Это вы отрубили им головы и выставили на посмешище. Но слепил я их сам, действительно. У меня была такая идея: выбирается три периода революции. Первый – до 17-го года – это Энгельс, Маркс и Бакунин. И выбираются соответственно основатель, продолжатель и оппонент (Маркс – основатель, Энгельс – продолжатель, Бакунин – оппонент Маркса). То же самое во втором периоде, Ленин – основатель, а вот кто продолжатель, а кто оппонент, мы должны уже сами выбирать. Кто-то считает Троцкий, кто-то – Сталин. Третий период: Мао – основатель новой волны революции, продолжатель - государственник Хо Ши Мин, а оппонент - романтический революционер Че Гевара.
А.С.: А что конкретно представлено в ретроспективе?
А.О.: Там много всего. Будет гигантский ящик с маленькими фотографиями перформансов, издательской деятельностью и так далее. Будет несколько работ нонспектакулярного искусства, например, жестяное ведро для мытья полов, грязная вода, тряпка весит, швабра стоит, но в этом ведре двойное дно, и оттуда звучит едва-едва слышно кусок композиции Sex Pistols «No future for you». Еще будет такая вставка в паркетном поле, где кусок паркетины поднимается вверх острыми зубцами, называется «Вставай, проклятьем заклейменный, Весь мир голодных и рабов!». Также будет формалистический период – абстрактные работы 2004-2005 года, «Хлеба» будут, «Рот Фронт. Остатки» – бронзовые отливки внутренней стороны кулака…
А.С.: А чего ты ждешь от участия в биеннале? Собственно, произойдет встреча новых работ со зрителем. Работы состоятся, заработает «зеркало»…
А.О.: Ничего хорошего не жду. Я чудовищно напрягаюсь по поводу скандалов, которые скорее всего возникнут. Не в том смысле, что я боюсь скандалов, мне не привыкать. Я вообще, как известно, скандальный художник, это, как говорится, моя профессия. Но за последнее время я понял, что скандалы, они все как-то уплощают и переводят в переругивание, в пиар, в глупость какую-то. Поэтому сейчас я уже не большой сторонник скандалов. Для молодого человека скандал – это развлечение, для зрелого – досадная помеха. С другой стороны, это же не значит, что нужно от болевых точек уходить. Делать что-то аффирмативно успокаивающее. Я конечно хотел бы рассчитывать на какой-то серьезный диалог, разговор с критиками, прежде всего российскими. На выставке будут представлены работы нового фигуративного периода. Последние три года я серьезно занимался скульптурой, осваивал этот медиум. Честно и с полной самоотдачей. Поэтому мне интересно стороннее мнение.
Дело в том, что когда ты начинаешь заниматься новой для себя деятельностью, то первые несколько работ получаются относительно просто: ты открываешь для себя новый материк, и тебе все интересно. Но потом возникают проблемы. С пятой скульптуры работа становится рутиной, кураж пропадает, а мастерства – нет. И этот период самый неприятный, я полгода не мог шестую голову слепить. А еще Сталина не мог слепить. Хотя его я хотел третьим делать. Но не выходил он у меня никак. Хотя лицо у него довольно характерное. И здесь тоже урок – человека, которого не любишь, очень тяжело сделать. Что касается отсутствия куража, то думаю этот период будет долго длится. И решать эту проблему можно либо переходом на другие медиа, либо тяжелым трудом переламывать рутину.
А.С.: То есть, Че Гевары может и не быть?
А.О.: Я постараюсь приложить все усилия, чтобы он был, мне все-таки нужно закончить проект, но это будет уже очень тяжело. С другой стороны – это своеобразная проверка себя на прочность. Но самое главное, что я почерпнул из этого опыта – понимание, что каждое время отражается в свойственной только ему степени незавершенности работы. И самое главное, чему надо обучать молодых художников – это уметь вовремя остановиться. Смотришь на работу какого-нибудь профессионала и видишь – вот у него получается искусство; но нет – он дальше идет и в конце концов высушивает портрет до мертвой маски. Соответственно, чем более разбалансирована социальность твоего времени, тем меньшая степень завершенности должна быть у работы. И здесь возможно проявляется талант: чувствовать адекватную времени степень незавершенности.
А.С.: Спасибо!
Беседовал Андрей Сильвестров